К проблеме анализа детского рисунка

В начале 1990-х гг. мною была выдвинута идея изучения детского рисунка как феномена художественной культуры, которая на протяжении последующих лет в той или иной форме разрабатывалась и излагалась в публикациях. Среди них самыми дорогими для меня и, к сожалению, не реализованными в полной мере на практике, являются «Концепция художественно-педагогического музея» и программа учебного курса для педагогических учреждений «История детского рисунка» (1). Оба документа взаимосвязаны предлагаемой идеей понимания детского рисунка, как феномена культуры, и вытекающей из нее методикой анализа детского рисунка. Суть его в том, что произведение художественного творчества ребенка рассматривается по следующим параметрам:
* как память культуры конкретного народа; * как исторический документ эпохи; * как свидетельство определенной системы художественного образования и воспитания, отражающей понимание возрастных возможностей учащихся; * как факт педагогического метода. Конечно же, при этом следует помнить, что в рисунке все эти качества выражены в единстве, в форме художественного образа, через индивидуальный взгляд ребенка на мир.
Так как музей детского рисунка, художественно-педагогический по своему предназначению, нам создать не удалось, то основные его функции - научно-исследовательскую и экспозиционно-пропагандистскую - лаборатория истории художественного образования пытается реализовать в процессе проведения международных выставок детского рисунка ретро-современного содержания. Напомню, что выставки формируются, главным образом, на основе уникальной коллекции детского рисунка Института художественного образования РАО. Назову наиболее заметные выставки: «Москва в рисунках детей ХХ века» в Государственном музее изобразительных искусств имени А. С. Пушкина в 1997 г., «Детства милые виденья» в 2001 г. и «ХХ век в рисунках детей» (зима 2003-2004 гг.) в Государственной Третьяковской галерее. В 1995-96 гг. состоялась выставка того же характера, посвященная 50-летию победы в Великой отечественной войне, которая под разными названиями проходила в Москве (в Художественном лицее имени В. И. Сурикова РАХ) и в Германии (Берлин, Дрезден, Мюнхен). В 2001 г. нашей лабораторией совместно с Центральным домом детей железнодорожников была организована выставка, посвященная 2000-летию христианства «Да будет свет!» (2).
Названия выставок показывают, что в основе их две первые позиции: детский рисунок демонстрируется как память национальной культуры и исторический документ. Все остальные параметры, как бы отходят на второй план. В декабре 2004 года совместно с музейными
педагогами Государственной Третьяковской галереи лабораторией в ГТГ была проведена выставка «В. С. Щербаков и его ученики», которая помогла высветить еще одну грань произведения художественного творчества учащегося: роль педагогический системы в индивидуальном развитии.
Но все названные выставки давали возможность применить метод анализа не столько к произведению конкретного ребенка, индивидуальности, сколько ко всей коллекции, к собранию рисунков отдельной страны или педагога. Самым трудным остается анализ отдельно взятой, как говорят хранители музеев, «единицы хранения». Ведь мы очень мало знаем, обычно, об авторах рисунков. Судить приходится, внимательно разглядывая рисунок. А это и много, и очень мало. На помощь приходят архивные данные – переписка педагогов с учениками, исследования коллекционеров, и тогда анализ приобретает более достоверный и убедительный характер.
При формировании выставок в отборе рисунков участвуют представители разных профессий: искусствоведы, художники, педагоги. Определяя еще конкретнее, можно сказать, что окончательный отбор делают специалисты, ответственные за экспозицию: художники, оформляющие рисунки, автор экспозиции. Все они руководствуются единственным и самым, казалось бы, неопределенным критерием – эстетическим. Он выступает как господствующий, когда выставка проводится в выставочных залах художественных музеев. В соответствии с нашей концепцией выставки, которую дирекция музея приняла, этот критерий конкретизируется. Каждая страна представляется рисунками, в которых наиболее яркое выражение получили национальные черты, каждое время отражено характерными историческими приметами. Организаторы экспозиции обычно учитывают и то, что рисунок должен соответствовать возрасту. Но случается, когда явно инфантильный, нарисованный карандашом рисунок вдруг останавливает внимание всех создателей выставки. Так было при отборе рисунков Ирины Барабошиной 1940-х гг. для выставки «ХХ век в рисунках детей». Сначала – восторг, затем – вопрос: «А сколько ей лет?». Но ответ все-таки никого не смутил. Несмотря на инфантильность изображения пространства, фигур человека, рисунок был отобран для экспозиции. Этой объединяющей реакцией, можно сказать с уверенностью, является эстетическое впечатление. Своим рисунком маленький автор открыл взрослым – профессиональным художникам и искусствоведам, нечто такое, чего они в жизни не замечали. Именно это качество детского рисунка труднее всего поддается анализу, хотя именно оно делает произведение ребенка эстетически ценным. В. С. Щербаков написал когда-то, что «детское искусство начинается с эстетической оценки окружающей действительности». Но в чем она проявляется конкретно и как ее обнаружить? По единодушному выбору профессионалов? Может быть. Но хочется иметь более конкретные ориентиры, которые возможно вычленить в изобразительной ткани рисунка. Некоторые ориентиры подсказывает нам история создания в 1946-48 гг. рисунков Ирины Барабошиной, рассказанная самим автором.
Зимой 1995 года мне с коллегами - Н. Н. Михайловой, Ю. В. Голобоковым, благодаря неоценимой помощи Г. С. Мартьяновой, удалось вывезти в Берлин международную выставку детского рисунка, посвященную 50-летию победы. Об этой выставке, которая весной того же года проводилась в Москве, мне приходилось рассказывать на страницах журнала «Искусство в школе» (3). На подготовку экспозиции времени было мало. Нам помогали сотрудники Дома российской науки и культуры и русские, живущие в Берлине - эмигранты, жены немецких граждан, а также те, кому просто было интересно разглядывать детские рисунки из разных стран, созданные накануне и во время второй мировой войны. Среди этой стихийно сложившейся шумной компании, работавшей глубокой ночью, выделялась дама интеллигентного петербургского облика: высокая, стройная, с гладкой прической и размеренными движениями. Это была Ирина Сергеевна Буркхардт
(Барабошина) - доктор наук, химик, с 1969 г. живущая в Германии, дочь ленинградского художника-графика Сергея Ивановича Барабошина и Антонины Ивановны по профессии педагога-дошкольника. В один из коротких отдыхов она рассказала, как ей удалось сохранить свои детские рисунки. Забегая вперед, скажу, что некоторые из них она подарила нашему Институту. Мне казалось, что я поняла их смысл. Один из рисунков экспонировался на выставке «ХХ век в рисунках детей» в Государственной Третьяковской галерее в 2003-2004 гг. Буквально все зрители, которых мне приходилось сопровождать, перед ним останавливались. На рисунке изображена ленинградская квартира 1946 года. Лист большой, плотный, вертикальный, изображение выполнено качественными цветными карандашами. Плоскость разделена на полосы, что позволило автору изобразить интересную жизнь, происходящую в разных комнатах квартиры. Из рисунка, как я объясняла зрителям, многое можно узнать о жизни художнической семьи: как одевались, музицировали, какие картины любили, что читали, в какие платья одевались. Рассказывала я обычно о том, что автор ? дочь художника, что объясняет и размер рисунка, и качество бумаги и художественных материалов (не жалели родители средств на творчество ребенка). Почти у всех вызывало удивление, что после блокады художники так хорошо жили. На что я отвечала, как оказалось правду: у девочки было богатое воображение. Но, конечно же, понять творчество маленького автора в полной мере, я все-таки не смогла.
Спустя девять лет, по моей просьбе, Ирина Сергеевна в письме рассказала свою историю, которую буду цитировать в связи с заявленной проблемой: в чем проявляются эстетические качества рисунка. Ее рассказ помогает конкретизировать эстетический выбор в тех позициях, которые были определены в начале статьи как параметры анализа детского рисунка. Рассматриваемые работы выполнены девочкой в возрасте 9-11 лет, который принято определять психологами как младший подростковый.
Начну с того, что изображает юный автор.
Описывая 17 рисунков, сохраненных родителями, И. Барабошина дифференцирует их по темам, выделяя изображение двух комнат в коммунальной квартире на Боровой улице в Ленинграде, которые она называет «родительским домом»; рисунки, посвященные празднику победы; иллюстрации к литературным произведениям; впечатления о театре. Удивляет память переживаний о тех событиях, которые изображены в рисунках. Иногда эти впечатления по-взрослому драматичны, иногда лиричны и выдают наблюдения, свойственные именно девочкам. Драматичные переживания связаны с войной и блокадой. Ирина пишет: «В воспоминаниях о блокадной зиме у меня остались отдельные эпизоды: «любимое» и «нелюбимое» бомбоубежище, раскалывание папой на полу на газете дуранды, и я наслюненным пальцем собираю крошки, смерть маминого двадцатишестилетнего брата – рабочего военного завода, заучивание с мамой молитвы «Отче наш…», сидя вечером у «буржуйки», обстановку комнаты, в которой мы жили, и др.»
Воспоминания объясняют некоторые особенности рисунков, в частности, указание возраста над персонажами. Обычно, исследователи видят в надписях проявление синкретизма детского творчества. Ребенок хочет рассказать своим рисунком все, что знает о предмете изображения. Но Ирине уже 9 лет?! Оказывается причина в страданиях, связанных с голодом. «В детском саду я впервые столкнулась с проблемой возраста, от которого зависела группа и соответственно размер порции. Потом долгое время на рисунках я надписывала над изображением детей их возраст».
Некоторые предметы, связанные с переживаниями и эстетическими впечатлениями Ирины, в ее рисунках приобретают символическое значение. Такими символами стали детский зонтик над головой, рояль, «распахнутая балконная дверь, чтобы из нее слышались звуки фортепьянной игры». Они переходят из рисунка в рисунок. Но кто мог догадаться, что за этим стоит. «В июле 1943 года я с мамой эвакуировались через Ладожское озеро…, – вспоминает Ирина. – Через Ладогу мы переплывали на катере. Катер, плывший перед нами, был потоплен. Нас высадили в Кобоне на огромное поле. Мама ушла искать подводу для продолжения нашей поездки. В поле не было никаких ориентиров, а народ то приезжал, то уезжал, и обстановка постоянно менялась. Многие теряли свои вещи и детей. Мама нашла меня по детскому цветному зонтику, купленному ею до войны, который я держала над головой, так как шел дождь, а большой черный зонт я не смогла раскрыть… С тех пор надолго цветной зонтик над головой стал для меня символом защиты и радости». «Распахнутая балконная дверь» для Ирины – признак счастья. Воспоминания раскрывают, тем самым, и художественные предпочтения Ирины. Она мечтала играть на рояле.
Уникальность рисунков Ирины в том, что они не политизированы, хотя выполнены в наиболее идеологизированный период советской школы. Даже когда на рисунках изображается парад победы или салют, внимание рисовальщицы привлекают не лозунги и транспаранты, а выразительные подробности невиданного зрелища. Ирина сосредоточена на ритмической красоте фейерверков, зависших в воздухе парашютистов, разнообразии военной техники.
Особое место в детском творчестве Ирины занимает изображение «родительского дома», в котором ей удавалось выразить и художественные пристрастия, и свои мечты, и память семьи. «… Я была дочерью своих родителей и вне школы и пионерии жила в мире героев детской литературной классики, воспоминаний родителей и фантазии. Круг моих интересов был не типичен для советской школьницы моего поколения».
Приведу описание рисунка «Две жилые комнаты», выполненного в 9 лет (8 февраля 1946 г.). Описание сделано Ириной осенью 2004 года. «Интерьер изображенных комнат состоит из реальных вещей моего окружения, предметов фантазии и предметов обстановки из рассказов папы о «мирной жизни» во времена его детства. Реально существующие вещи это: папин письменный стол с зеленой настольной лампой, рядом книжный шкаф и корзина для бумаги, кровати с металлическими изогнутыми спинками, железные печи с вечно висящим на веревочке сохнущим бельем, стенные часы, а также окна с форточками. Из «мирной» жизни папиного детства в интерьере оказались: пальма в кадке с землею из гостиной в доме Барабошиных, резной буфет со стоящим на нем графином воды, черное кожаное кресло, плюшевый диван с высокой спинкой, платяной шкаф с зеркалом.
Из времен моего довоенного детства: низкий шкафчик со стоящим на нем радиоприемником и телефоном. Папа после войны часто вспоминал свой довоенный радиоприемник, который с началом войны нужно было сдать «на хранение» и который мы никогда не получили назад. Поэтому я его нарисовала. Вымышленные предметы моей фантазии: предел моих мечтаний – пианино, высокое трюмо с предметами туалета (после войны у нас долго не было большого зеркала и мне его очень хотелось иметь) и балконная дверь, чтобы из распахнутой балконной двери слышались звуки фортепьянной игры.
Комнаты на этих рисунках «заселены» большой семьей, а наша семья состояла из трех человек: родителей и меня.
В 1946 г. школьной формы еще не было, в школу ходили, кто в чем… Я нарисовала себя в форме, известной мне по рассказам родителей об их посещении гимназий в 1915-1917 годах. Панталончики у девочек также из рассказов родителей. Домработница в переднике, подметающая пол, тоже из «мирной» жизни, когда после моего рождения родители пригласили домработницу, что не было редкостью в те годы, так как в городах была масса девушек, бежавших из деревень и не имеющих жилья».
Семья занимала настолько большое место в размышлениях девочки, что и отрывки для иллюстрирования из любимых литературных произведений Ирина выбирала, связанные с семейным уютом и музыкой, объединяющей досуг всех членов семьи. Приведу пример. Иллюстрация к «Детству» Льва Толстого, выполненная акварелью, как предполагает Ирина 28 марта 1947 г., т. е. в 10 лет, иллюстрирует следующий фрагмент: «Матушка сидела в гостиной и разливала чай…», «… перед роялем сидела моя сестрица Любочка и розовенькими, только что вымытыми холодной водой пальчиками с заметным напряжением разыгрывала этюды… Подле нее вполоборота сидела Мария Ивановна…»
Для подростка идеалами были воспитательница в детском саду, где она до восьмого класса брала уроки игры на фортепьяно, и ее родители. А идеальным образом жизни «мирная жизнь» семьи Барабошиных до революции. «В моей родительской семье часто вспоминали «мирную жизнь»: как отмечали семейные праздники, чем пахло в эти дни в доме, о поездке в Сочи и Гельсинфорс, о порядках в мужской классической гимназии (директором которой во времена учебы деда Ивана Алексеевича был поэт и переводчик Иннокентий Анненский), о посещении Знаменской церкви, где иногда видели императрицу, о встрече открытой кареты с великими княжнами на бульваре у самого дома Барабошиных. Папа, рассказывая о своем детстве, часто делал наброски планировки дома и сада, указывал, где стояла какая мебель или какие росли деревья и кусты. Я очень любила эти рассказы».
Эстетическая привлекательность детских рисунков Ирины Барабошиной и состоит, по моему убеждению, в выраженной в них памяти семьи, которая отражает память культуры России. Уважение к семье воспитывалось формированием в ребенке представлений о заслугах предков перед отечеством. Так Ирина отмечает одно из замечательных деяний деда-юриста. «Мой дед Иван Алексеевич <…> работал делопроизводителем в Царско-Сельском суде. Он принимал участие в крупном судебном процессе по поводу завещания миллионерши Дрожжиной, завещавшей свое состояние городу Царское Село для строительства «Родовспомогательного заведения» для бедных рожениц (прислуги, крестьянок и др.). Родственники Дрожжиной оспаривали это завещание, но суд вынес решение в пользу города, «родовспомогательное заведение» было построено и сохранилось по сей день. Сейчас в нем туберкулезный диспансер (адрес: г. Пушкин, Павловское шоссе)». Барабошина рассказывает о том, что жизнь ее предков «очень тесно связана с жизнью Царского Села».
Семейные традиции и быт является главным сюжетом рисунков Ирины Барабошиной, но в них раскрываются и особенности мировосприятия школьницы послевоенного Ленинграда, мечтающей о красивых нарядах и прическах. При изображении новогоднего праздника «у девочек, – вспоминает Ирина, – я нарисовала разнообразные прически, о которых я мечтала, так как я, как и большинство девочек, через год после окончания войны были в основном коротко подстрижены». На всю жизнь ей запомнились первые наряды, приобретенные после войны. Именно в них она изобразила себя и маму в рисунке «У театральной кассы» (1 ноября 1948 г.): «Изображены мы с
мамой перед театральной кассой. На маме одето первое послевоенное пальто из темно-синей шерсти со складками на спине и с серым каракулевым воротником, а на мне красная фетровая шляпа с большим бантом из того же фетра, из-за которого дворовые мальчишки дразнили меня «мельницей». Выразительность детского рисунка не может быть ограничена темой или предметом изображения, очень важна форма воплощения. В рисунках Ирины Барабошиной наивно-реалистическая форма, нашедшая выражение в характере изображения пространства, фигур, объема, компенсируется гармонией, свойственной организации листа, композиционной целостностью, объединяющей те любопытные подробности, которые превращают восприятие ее работ в увлекательный процесс.
Ирина пишет: «Могу заверить, что рисунки сделаны мною без подсказки и помощи взрослых, так как отец считал, что ребенка не надо учить рисовать».
Память культуры для нее выражена в памяти семьи о своих предках и традициях, которые сохраняются в конкретных вещах, семейных реликвиях. Память о времени создания – в вещах, приобретающих в жизни, а затем и в рисунках почти символическое значение. Ирина воспитывалась художественной средой, что обеспечивало органичное погружение девочки в мир музыки, театра, литературы, искусства. Интересно, что в чтении, определенном семейным воспитанием, девочка акцентирует те моменты, которые оказываются созвучны ее представлениям о семейной гармонии и благополучии.
Творчество Ирины Барабошиной исключительный пример для периода 1940-х годов, отражающий эстетическое воспитание в семье, сохранившей некоторую свободу от идеологического диктата.
Итак, эстетические качества детского рисунка проявляются в том выборе, который делает ребенок в результате анализа собственных переживаний, воспоминаний, мечтаний и наблюдений действительности. Самостоятельно он изображает не только то, что знает, но и то, что любит (избирает), к чему стремится, что идеализирует. Рисунки Барабошиной в некотором смысле разрушают сложившееся представление о том, что подростки стремятся, прежде всего, к правдоподобному изображению. Для нее рисование было, прежде всего, способом постижения своего внутреннего мира. Это подтверждает и тот факт, что спустя десятилетия, она так полно и убедительно обрисовала смысл каждого рисунка и его значение в далеко не безоблачной, детской жизни.
Рисунки Ирины, как и ее воспоминания, имеющие безусловную историческую ценность, приоткрывают те ориентиры, по которым целесообразно уточнять предложенную нами методику анализа детского рисунка с целью определения его эстетических качеств.
-----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Литература, примечание
Фомина Н. Н. Концепция художественно-педагогического музея. – М.: ЦХК и О, 1991. Фомина Н. Н. Программа «История детского рисунка (детский рисунок как феномен художественной культуры» // Искусство в школе, 1997. № 2. С.12-17; № 3. С. 6-9; № 4. С.3-8; 1998. № 2. С.3-9; № 4. С.3-10; №6. С.5-12. Все названные выставки сопровождались изданием научных каталогов.
Фомина Н. Н. Какими быть выставкам детского рисунка в следующем тысячелетии? // Искусство в школе, 1997. № 1.