ЗНАК-ЖЕСТ, ГИПЕРБОЛА И СИМВОЛИЧЕСКИЙ ОБМЕН: ПРАКТИКА И КОММУНИКАЦИЯ

Правдивость патетического жеста в величественные моменты жизни.
Бодлер
Наряду с культурой слов ведь есть и культура жестов. В мире существуют и
другие языки, помимо нашего западного языка, который предпочитает обнажать и
иссушать идеи, и тогда идеи предстают перед нами в своей инертности, не способные
попутно привести в движение всю систему естественных аналогий, как это бывает в
восточных языках.
Арто. Письма о языке
Понятие знака-жеста (от лат. Gestus - движение тела) включает в себя многие
элементы символического обмена: это действие или движение человеческого тела или его
части, имеющее определённое значение или смысл, то есть являющееся знаком или
символом, имеющие план содержания и план выражения. Сам по себе жест ещё не
является единицей коммуникации, он становится таковой только будучи наделён
«общим» для сторон коммуникации значением, т.е. понятным для дешифрующих такой
знак планом выражения и планом содержания. И здесь мы сталкиваемся с трудностью
«локализации» знаково-жестовых систем. С их зависимостью от территориальных,
социальных, этнических и культурных, личностно-психологических особенностей.
Единица языка жестов – это знак-жест, как правило, служащий для обозначения
разнообразных эмоций и передачи небольших объемов информации. Типичные эмоции,
выражаемые знаком-жестом - оскорбление, враждебность, дружелюбие, одобрение. Знак-
жест, являясь принадлежностью т.н. «языка тела», как правило, функционирует как
дополнение к естественному языку, будучи невербальным средством коммуникации и
соседствуя с т.н. экстралингвистическими средствами коммуникации (интонация,
ритмика, мелодика, темп речи) позволяет сделать общение максимально полным и
«объемным». В данном случае мы сталкиваемся с проблемой «недостаточности /
неполнозначности / дефицита языка» (ср.: «мысль изреченная есть ложь»). Зачастую
знаки-жесты используются сторонами коммуникации подсознательно, рационально-
неконтролируемо. Статистически, некоторое социальные и этнические группы
используют знаки-жесты чаще, некоторые - реже, и культурно приемлемый «ресурс»
жестикуляции отличается в зависимости от социальных, территориальных, этнических
факторов общения. Кинетическая динамика и энергетическое «наполнение» такого
невербального средства коммуникации как знаки-жесты может быть различной: знак-жест
в Германии, Бельгии и скандинавских странах может быть выражен еле заметным
движением головы или руки, в то время, как в Греции, Италии или Испании тот же самый
знак-жест может быть выражен сильным, резким, размашистым движением всей головы
или руки. При этом, иногда в «языке жестов», означающих сильные страсти не важно
подлинна эта страсть или нет, в этом смысле по выражению Р. Барта «публика требует
образа страстей, а не самих страстей как таковых. Проблема правды <…> не более важна,
чем для театра. <…> Все внутреннее удаляется ради внешней знаковости, содержание
всецело исчерпывается формой - торжествует принцип классического искусства. <…>
жест <…>, чтобы быть правдивым, не нуждается ни в каком сюжете, ни в какой
декорации, одним словом, ни в каком психическом переносе» [4, С. 77]. Мы имеем в этом
смысле знак-жест как «безупречное действие нравственной механики <…>,
величественное зрелище Боли, Поражения и Справедливости <…> как на средневековых
«пиетта» <…> лицо, искаженное невыносимым горем» [4, С. 77-78]. Знак-жест, таким
образом, сопряжен в основном с искренней эмоциональностью, иногда –
импульсивностью и его антиподом с психической точки зрения будет являться
застенчивость, робость, закрытость. Жесту поведенчески присуща раскованность,
открытость. Жест имеет древнюю природу, ср.: «Если ты недоступен для нашего языка и
не внемлешь нашим доводам, тогда говори нам своими варварскими жестами, без голоса
(Эсхил. Агамемнон).
Ф. Ницше в «Дионисийской концепции мира (Лето 1870 г.) отмечает: «Используя
жест, он остается в границах вида, а значит, мира феноменов, но посредством звука он
разлагает мир феноменов в его первичной целостности... обычно всякому жесту
соответствует некий параллельный звук; язык образуется посредством теснейшего и
обыкновеннейшего единения особого рода символической мимики и звука».
Вместе с тем, единица жестового представления и единица языкового смысла,
вербального значения хоть и тесно связаны, но (до известной степени) взаимно
непроницаемы. Это принципиально неоднородные и разнородные единицы
коммуникации, они не могут проникать, переходить друг в друга по причине того, что
природа их слишком различно. В этом смысле знак-жест имеет ценность
«первобытности», интимной до-социальности, коммуникативной непосредственности, в
отличие от знака-вербума, социализировавшего коммуникацию, вещи и людей, сделав их
«товаром», введя их в сложный общественно-экономический оборот и приобщив к
сложной системе идеологических и мифологических отношений.
При всей двойственности своей означающее-означаемой конституции (это
сближающее их свойство), эти знаки «неподвижны» относительно друг друга, хотя можно
говорить о некой системе эквивалентностей между ними, как между единицами различной
природы.
Отметим, что в настоящей работе мы не рассматриваем т.н. жестовый язык, как
самостоятельный, естественно возникший или искусственно созданный язык, состоящий
из комбинации жестов, каждый из которых производится руками в сочетании с мимикой,
формой или движением рта и губ, а также в сочетании с положением корпуса тела,
который используется в культуре глухих с целью коммуникации.
Мы рассматриваем «язык жестов» с точки зрения анализа его единицы знака-жеста,
который является вторичным средством общения по отношению к естественному языку –
жест задействуется людьми без нарушения слуха, как правило, вспомогательно,
дополнительно к вербальному сообщению, и люди без нарушения слуха задействуют в
первую очередь «звуковые», а не жестовые языки для комуницирования.
Такие специальные жестовые языки независимы от вербализованных (звуковых и
письменных) языков и развиваются по собственным принципам, законам и
закономерностям. К примеру, на территории где функционируют несколько вербальных
языков, может быть единственный общий жестовый язык, и наоборот[7].
Вместе с тем, использование знаков-жестов, взамен вербализованного общения,
может быть востребовано во многих критических обстоятельствах или в ситуациях, когда
передавать вербальную информацию невозможно или трудно (при невозможности
использования вербализованного языка человек иногда инстинктивно может задействоать
жесты, например Baby Sign и Home Sign являются доказательством этого). Однако,
описанные нами выше системы знаков-жестов не образуют самостоятельного жестового
языка, они достаточно примитивны в сравнении с языками как таковыми. Назначение
знака-жеста – как правило, в его зрелищности, экспрессивности, «объемности». Главное
свойство всякого зрелища – «его способность отменить понятия мотивов и последствий»,
мгновенность картин «в которых запечатлевались бы те или иные страсти» [4, С. 74].
Сумма знаков-жестов может быть суммой отдельных зрелищ, «ни одно из которых не
является функцией чего-то иного; в каждом своем моменте <…> целостное знание той
или иной страсти, которая вздымается прямо и одиноко, никогда не простираясь вдаль, к
венчающему её исходу» [4, С. 74].
Первые научные (в современном понимании научности) исследования «языка
жестов» начались с работы Ч. Дарвина «Выражение эмоций у людей и животных». Можно
сказать, что на этом этапе исследования главенствовала идея, что слова транслируют
информацию, а жесты устанавливают те или иные межличностные отношения. Ч. Дарвин
проявлял интерес к указанной проблеме в виде вопросов типа: «Какими вообще бывают
мимические выражения?», «Являются ли выражения лица, которые возникают у людей во
время самых примитивных физиологических или функциональных актов, одинаковыми
для всех народов и культур?» и «Свойственны ли мимические выражения эмоций,
которые можно встретить у людей, также животным?» [1]. Можно с достаточной долей
условности говорить о том, что Ч. Дарвин придерживался взглядов на универсальный
характер знаков-жестов и универсальности лицевого выражения эмоций. Вместе с тем,
проблема соотношения языкового/речевого кодов не решена до сих пор. Жестовая
коммуникация унаследована современными людьми из своей «природной истории», как
правило, люди владеют «языком жестов» как некой данностью. В связи с экспрессивным
характером многих жестов, в том случае, когда они делаются непроизвольно-
автоматически, солгать на «языке жестов» очень трудно; эта особенность используется в
бизнесе (продажи, маркетинг и др.), при обучении управленцев. При этом считается, что
женщина-управленец лучше понимают т.н. «язык жестов», чем мужчина-менеджер (здесь
мы, видимо, имеем дело с некоторым «гендерным стереотипом»). С точки зрения бизнес-
коммуникации [10] выделяются три основных вида знаков-жестов: жесты симпатии и
положительной оценки, жесты неискренности и недоверия, жесты негативной оценки и
агрессии.
Существует также такой тип знаков-жестов как «зеркальные» жесты:
«отзеркаливание» или повторение жестов собеседника нацелено на установление т.н.
«психологического контакта» и понимания, оно выражает согласие с мнением
собеседника, сюда, естественно, не включаются ситуации юмористическо-игрового
характера, в которых «зеркальные» знаки-жесты реализуют совершенно другие функции.
Можно ли сказать, что знак-жест способен гиперболизировать сообщаемую
информацию и способен ли жест-знак быть средством гиперболизации? Думается, на этот
вопрос можно ответить положительно. Т. н. «язык жестов» тяготеет к преувеличению не
только в силу экспрессивности многих жестов-знаков, но и в силу человеческой
потребности к актам гиперболизации в процессе коммуникативного взаимодействия.
«Разно-значность» знаково-жестовых систем не является препятствием для
гиперболизации. С помощью стереотипных жестовых моделей поведения в
коммуникативном акте передается огромное количество сообщений, воспринимаемых
визуально. Визуальный модус восприятия является здесь ведущим (ср. Идешь, на меня
похожий, / Глаза устремляя вниз. / Я пропускала тоже, /Прохожий, остановись (М.
Цветаева); Вытянувшийся в струнку городовой на мгновение впился в кондуктора
грозным взглядом, затем тотчас уставился на замедлившую ход легкую коляску,
запряженную парой прекрасных рыжих лошадей (М. Алданов); Елена Павловна смерила
меня быстрым и пристальным взглядом (А. Апухтин).
Одна из самых интересных закономерностей визуального восприятия жестов
применительно к их речевому сопровождению, свойственная, например, русской
культуре, заключается в том, что когда человек жестикулирует и говорит одновременно,
то он очень редко смотрит непосредственно в глаза собеседника, кроме определенных
семиотических актов. Это может быть связано с трудностью одновременно говорить,
жестикулировать и «считывать», т.е. передавать-получать информацию из глаз
собеседника. Замечено, однако, что говорящий смотрит на слушающего, когда делает
экспрессивный (в том числе «преувеличенный») жест и / или заканчивает фразу (когда
происходит синтаксический «стопор»). Цель, видимо, в том, чтобы понять: установлена
ли связь, донесена ли информация, какова реакция на речевой (языковой) и жестовый
текст. Напротив, слушая и наблюдая за жестами, в русской культуре общения принято
смотреть собеседнику прямо в глаза.
Для реализации гиперболы в процессе такого рода коммуникации характерен
и прямой взгляд, который всегда фиксируется адресатом, он имеет важные социальные и
коммуникативные функции. Адресат всегда обращает внимание на прямой взгляд в глаза,
обычно трактуя его как взгляд особо важного сообщения, вызова, гипнотический или
агрессивный. Напротив, отвод глаз в сторону и опускание глаз – это миролюбивый,
успокоительный коммуникативный сигнал.
Однако, прямой взгляд еще не свидетельсвует о том, что установлен
визуальный контакт. Нередко таким мимическим знаком-жестом пользуются для того,
чтобы акцентировать внимание в ситуациях, когда речевой сигнал «не проходит».
Ср.: Доченька, - мягко заметила Тата, - когда разговариваешь с мужчиной, не надо
полыхать ему в глаза. - Куда же мне смотреть, мама? - полыхнула на нее невестка. -
Бери немножко левее, - сказала Тата и добавила, показывая, что деликатность в своем
роде тоже необъятна: - Можно и правее взять. А в глаза мужчине полыхать некрасиво
(Ф. Искандер. Табу). Визуально-жестовый контакт может быть непосредственно связан с
девиациями в поведении и психическим нездоровьем, однако, такие случаи мы здесь не
рассматриваем. Тело человека, таким образом, - это богатейшее поле и средство
экспрессии, где наивная выразительность гиперболы может быть передана наиболее
простым и быстрым способом – знаком-жестом.
Многие формально сходные знаки-жесты имеют разные значения и смыслы в
разных странах, социальных и этнических группах, несмотря на то, что план выражения –
один и тот же. Знак-жест может быть вполне нейтральным на одной территории и
негативно/позитивно-оценочным на другой территории. Кроме того, однотипные или
идентичные знаки-жесты могут иметь некоторые отличия в планах содержания в разных
странах. Например, русский при счете на пальцах, как правило, загибает пальцы внутрь
ладони, в то время как американец, напротив, - разгибает пальцы.
В «западной» культуре пальцы, расположенные в виде латинской буквы «V» имеют
единое значение – «победа», «достижение цели», «благополучный исход» (victory), однако
ещё 60 лет назад этот же знак-жест пальцами, поднятыми над собеседником в процессе
разговора, означал призыв замолчать. В Италии этот знак-жест имеет значение
супружеской измены, неверности. В России т.н. знак-жест «коза» выражает угрозу в
криминальной и некоторых других субкультурах.
Вообще, в криминальной и криминализированной среде принято очень осторожное
обращение со знаком-жестом (впрочем, как и со словом). Это связано с особой системой
ценностей, существующей в данной субкультуре. До известной степени эта точность и
аккуратность сближает жесты данной среды с жестами борца, для которого задача не в
том, чтобы «победить, а в том, чтобы аккуратно исполнить ожидаемые от него жесты.
Говорят, что в дзюдо есть своя тайная символика: при всей своей действенности,
движения там короткие, сдержанно-точные, прорисованные четкой тонкой линией.
Напротив, в кетче нам предлагаются жесты чрезмерные, их значение эксплуатируется до
пароксизма. В дзюдо поверженный борец едва касается земли, он катается по ней,
увертывается, пытается избежать поражения, а если уж оно очевидно, то немедленно
выходит из игры. В кетче поверженный борец подчеркнуто повержен, до предела насыщая
взор зрителей нестерпимым зрелищем своего бессилия». Точно так же эмфаза
свойственна и античному театру, где «сюжет, язык и аксессуары (маски, котурны) все
вместе способствуют сверхнаглядному выражению Неизбежности» [4, С. 74-75].
Любопытно в этом смысле не столько функционирование знака-жеста в
криминальной и криминализированной среде, сколько отражение такого
функционирования, к примеру, в кино. Р. Барт отмечает, что «в фильмах «черной серии»
уже сложился целый каталог жестов <…> Мир гангстеров – это прежде всего мир
хладнокровия. <…> Происшествия, <…> например, смерть человека, - сводится здесь к
голой схеме, сокращаются до крохотного атомарного жеста; на схеме чуть сместились
линии, два пальца чуть щелкнули друг о друга, и на другом краю поля нашего восприятия
со столь же условным жестом падает человек. Подобный мир литот <…> еще и мир
феерии» [4, С. 135]. Литота здесь (в нашем понимании) – это разновидность гиперболы.
План содержания знака-жеста преувеличивает смысл происходящего (преувеличение до
преуменьшения также является здесь типом преувеличения) [9]. Знак-жест
функционирует, таким образом, как гипербола – прием качественно-количественного
преувеличения, но гипербола не языковая (речевая), а визуально воспринимающаяся
(задействуется только визуальный модус восприятия, это основной «фильтр» для
декодирования знака-жеста). Вместе с тем кино-театральный мир гангстеров – это
отражение классической античной трагедии, где знак-жест равен знаку-поступку,
сведенному к минимальному объему движений. Р. Барт подчеркивает «семантическую
разработанность этого мира, интеллектуальную (а не только эмоциональную)
структурированность зрелища» [4, С. 136].
Знак-жест выхватывания пистолета из-под пиджака, с описанием рукой
«безупречной параболы» - еще не означает «смерть», но означает «опасность смерти».
«Старина Кольт» - это особый язык, «его функция поддерживать жизненное давление, не
давать времени завершиться; это логос, а не праксис» [4, С. 135]. Такой знак-жест
реализуется в «пустоте языка», естественный язык нем, он молчит и в этом смысле
«непринужденность всегда означает, что действенно одно лишь молчание; в таких жестах,
как вязание, курение, поднятый палец <…> мысль о том, что настоящая жизнь
осуществляется в безмолвии и человеческий поступок всецело властен над временем <…>
иллюзия надежного мира, способного меняться лишь под давлением поступков, но не
слов; гангстер изъясняется только жестами, слово для него – нечто вроде поэзии, оно не
обладает никакой демиургической функцией; для гангстера разговаривать – значит
демонстративно бездельничать. В основе здесь мир мягких, точно рассчитанных жестов,
воплощающих в себе чистую действенность; а уже поверх этой основы – завитушки
арготической речи, служащие ненужной (то есть аристократической) роскошью в этой
своеобразной экономике, где меновую стоимость имеет только жест» [4, С. 135-136].
«Язык слов», таки образом, пуст и не соприкасаем с реальностью и, a contrario, «язык
жестов» - наделен способностью полноты и воздействия на реальность. Мы имеем
своеобразную «мечту чистого социализма» - мир идеального учёта и контроля, «идеально
покорный мир, управляемый одним лишь набором жестов, без всякого тормозящего
действия языка. Гангстеры и боги не разговаривают – они помахивают головой, и все
свершается» [4, С. 137].
К примеру, знак-жест «прощание» имеет несколько разный план выражения в
зависимости от этнических и территориальных факторов: русские, поднимая ладонь и
слегка сгибая её, качают ею вперёд-назад. В Италии жест видоизменен – ладонь при этом
обращена к себе. Англичане очень медленно передвигают ладонью в пространстве из
стороны в сторону, а латиноамериканцы, прощаясь и приветствуя друг друга, обнимаются
и хлопают друг друга по спине (ср.: с аналогичным знаком-жестом в России).
Вместе с тем, широко используемые жесты могут включать в себя действие-
указание на какой-либо объект; знаки-жесты указания, как правило, имеют одинаковый
смысл в разных социальных и этнических группах, на разных территориях. Нередко знак-
жест из невербального средства общения становится экстралингвистическим средством:
жесты тела в этом случае используются синхронно, дополнительно, сопроводительно
ритмике речи, чтобы подчеркивать отдельные слова или словосочентания, выделить
важную мысль.
Знак-жест является важнейшей коммуникативной единицей в целом ряде
зрелищных представлений, к примеру, - в кетче. Как указывает Р. Барт: «особенность
кетча – в том, что это зрелище чрезмерности. В нем мы, очевидно, находим ту эмфазу,
которой отличается античный театр». Зрителям предлагается «лицезреть представляемую
в нем Боль» [4, С. 73].
«Язык жестов» активно функционирует не только в криминальной и
криминализированной среде. «Языком жестов», например, разговаривают с Е. Г. Боннер и
А. Д. Сахаровым спецслужбы СССР, что описано в [8].
Интересны знаки-жесты «не проявления» «человеческого лица» (в то время, как
«природный» знак-жест есть как раз такое «проявление»); о чем то подобном говорит А.
Д. Сахаров, вспоминая о разговоре двух сотрудников ЦК КПСС: «Речь шла о только что
выпущенном на экран советском фильме «Шестое июля (о восстании левых эсеров в 1918
году): - Такой фильм нельзя выпускать на экраны. Ленин в нем показан в минуту
сомнений, почти слабости. Это недопустимо. В разговоре, по-моему, интересна
чувствительность работников идеологического аппарата КПСС к малейшим проявлениям
«человеческого лица» (исторически истинным или придуманным – это все равно) в
канонизированном образе «создателя советского государства». Не случайно в этот же год
по «человеческому лицу» в Чехословакии прошлись гусеницами танки» [8, С. 299].
Если рассматривать знак-жест в широком смысле как жест-поступок, можно
отметить «переход Рубикона» А. Д. Сахаровым в 1968, разделивший его жизнь на два
больших периода: до и после этого жеста поступка, ср.: «В 1968 году я сделал свой
решающий шаг, выступив со статьей «Размышления о прогрессе, мирном
сосуществовании и интеллектуальной свободе». Случилось так, что это был год Пражской
весны» [8, С. 282].
Важно отметить целый ряд разноаспектных жестов-предупреждений,
последовавший после этого в адрес академика А. Д. Сахарова; к примеру, речь Шолохова
на съезде писателей, где он сказал, что «в наше время» таких «как Сахаров» -
расстреливали, или речь Славского на партконференции, где он сказал: «Сахаров хороший
ученый, он много сделал, и мы его хорошо наградили. Но он шалавый (т. е. неразумный,
без царя в голове – А. С.) политик, и мы примем меры» и подобные «сигнальные» знаки-
жесты 276 (ср. с «сигналами» «доктора» Обухова, гл. врача: «Смотрите, Андрей
Дмитриевич, опять женскую бригаду пришлю» или «Умереть мы вам не дадим, а
инвалидом сделаем. Вы будете в таком состоянии, что сами штанов расстегнуть не
сможете» [8, С. 784]).
«Меры», как известно, не заставили себя ждать и в период горьковской изоляции
спецслужбы (в первую очередь – КГБ СССР) пытались выработать особый язык жестов,
для коммуникации с А. Д. Сахаровым и его женой: угон автомобиля, проколы колёс,
разбитые автомобильные стекна, оставление надписей на автомобиле, подмена
содержания писем и посылок со специфическим «новым» содержимым (изображения
динозавров, жертв катастроф и проч.), пропажи личных вещей и подмены их новыми
вещами, дезинформационная «игра» на уровне фильмов, снятых скрытой камерой и
фотографий, сделанных тайно и др.
Вот на что указывает по этому поводу Е. Г. Боннер: «Я говорю, что языком
поломки или угона машины наши стражи разговаривают с нами. Разговаривают они еще и
по-другому – языком пропаж и последующих подкидываний различных вещей. Очки
пропадают неизменно и потом находятся именно там, где мы их оба искали. <…> Я стала
записывать. Вот такая глупость: «Пропала зубная щетка, и я, и Андрей оба смотрели в
ванной в стаканчике» и дата; спустя неделю и больше: «Ура, щетка в стаканчике» и дата.
<…> так пропадали книги, <…> зубной протез. Я не буду перечислять все малые и
большие пропажи и возвраты. <…> Пропал приговор суда по моему делу, пропадали и без
Андрея разные бумаги. Этот круговорот вещей создает ощущение, с одной стороны,
какого-то кафкианского кошмара, и с другой – что ты на предметном стекле какого-то
микроскопа, над тобой проводят опыты» [8, С. 743-744].
Важно отметить такой знак-жест как посылка с крупными тараканами: «он
распаковал пакеты с препринтами, и вдруг из одного пакета к нему на стол выбежало
полтора десятка больших тараканов. <…> это демонстрация презрения со стороны ГБ.
Дескать, вы – голодающие тараканы. Конечно, эта интерпретация – быть может, плод
моего воображения. Эллинам тоже не легко было догадаться, что означает посылка от
скифов (стрела, лягушка, еще что-то <…>). Такой же (но не столь отвратительный) язык
жестов – пустые заклеенные конверты вместо писем от друзей» [8, С. 744]. Рассмотрим
здесь же жест-«поздравление»: «на ветровом стекле нашей крупно по снегу было
написано: «БИС! Поздравляем!». «БИС» может являться аббревиатурой, и, в этом случае,
означать: «Боннэр и Сахаров» [8, С. 786] (ср. с «оперативными псевдонимами» в
документах ниже).
Выдача Е. Г. Боннер приведенных ниже документов также является знаком-жестом.
Это – знак-жест благорасположения, «открытости», примирения.
Справка
Дело оперативной проверки № 4490 на Боннэр Елену Георгиевну было получено 1
отделом 5 Управления КГБ СССР из УКГБ по г. Москве и Московской области 16 декабря
1971 года и перерегистрировано как ДОП № 3223.
29 декабря 1972 года ДОП № 3223 переведен в дело оперативной разработки №
10740, 4 июля 1988 года к этому делу приобщено ДОР № 1532 в 200 т. на Сахарова А. Д.
(«Аскольда»), полученное из УКГБ по Горьковской области (наш рег. № 14616).
Секретно
Утверждаю
Начальник 5 Управления КГБ СССР
генерал-майор Иванов Е. Ф.
6 сентября 1989 г.
Постановление
о прекращении производством дела
оперативной разработки № 10740.
9 августа 1989 г., я, начальник 1 отделения 9 отдела 5 Управления КГБ СССР
полковник Шевчук А. К., рассмотрев материалы дела № 10740 на «Лису» с окраской
«антисоветская агитация и пропаганда», нашел: материалы дела утратили свою
актуальность, в связи с чем
в ОСК: Боннэр Елена Георгиевна по ДОР № 10740
постановил: дело прекратить со снятием объекта дела «Лису» со всех видов
оперативного учета, материалы уничтожить «…» < >
Согласен
Начальник 9 отдела 5 Управления КГБ СССР
полковник Баранов А. В.
На обратной стороне:
Акт об уничтожении дела № 10740
<…> «…» 6.09.1989 г. путем сожжения уничтожены тома (перечислено 7 номеров –
Е. Б.) дела № 10740.
Четыре документа из дела изъяты «…», а именно
1.Заключение об осведомленности «Аскета» (еще одно их кодовое имя Сахарова –
Е. Б.) в государственных секретах особой важности «…»
2. «…» и одна кассета с магнитной пленкой «…»
Ранее были уничтожены следующие тома дела (перечислено еще 576 номеров – Е.
Б.)
Кодирование имён Е. Г. Боннер и А. Д. Сахаровым оперативными псевдонимами
«Аскольд», «Аскет» и «Лиса» и т.п. – это также жестовые явления. Жест здесь
подчеркивает то, что «кодовые псевдонимы» отражают какую-либо особенно важную,
характерную сторону личности «разрабатываемых».
В определённой среде существует поговорка: «Лучший агент – это бывший
уголовник». Активизация жестового коммуницирования в описанных случаях связана с
целым рядом сложных причин и неоднозначных обстоятельств. Дело в том, что знак-жест
может не только транслировать информацию, но и «прятать», «трансформировать»,
«раздваивать» её [11]).
Существуют жесты-мелодии, жесты-песенки, ср.: Wir – alten Affen / Sind neue
Waffen (из песенки стариков фольксштурмеров в нацистской Германии).
Существует некая тенденция, в рамках которой, чем южнее территория, тем
активнее её жители жестикулируют, тем экспрессивнее их мимика, ярче и резче «язык
жестов». В Европе активной жестикуляцией отличаются итальянцы: к примеру,
существует около 10 способов выражения знаками-жестами своего восхищения женской
красотой.
Указывая на секретность информации, русские и немцы прикладывают палец к
губам, в то время как англичане - к носу. К примеру, в Италии этот знак-жест является
предупреждением об опасности.
В англоязычных странах «круг» из большого и указательного пальцев правой или
левой руки означает «всё идет по плану», «всё хорошо». Однако в Японии этот знак-жест
означает просьбу о займе, в Бразилии - сексуальное желание, во Франции – сомнение,
недоверие, маркер лживости собеседника. В Турции и Греции этот знак-жест маркер
гомосексуальности.
В отличие от русских, украинцев и латиноамериканцев, а также некоторых других
народов японцы не применяют рукопожатий, объятий, похлопывания по спине, плечам,
корпусу, прикосновение к собеседнику – это проявление крайнего неуважения, большое
оскорбление, крайняя вульгарность.
В Португалии знак-жест приставления ко лбу двух указательных пальцев рук
означает информирование адресата о том, что ему изменяют. Это знак-жест оскорбления,
в частности такой знак явился причиной отставки в июле 2009 года министра экономики
Португалии Мануэля Пинью. В ходе дебатов в парламенте Португалии министр показал
знак-жест приставления ко лбу двух указательных пальцев рук своему оппоненту
от Коммунистической партии. Оскорбительный жест вызвал негативную реакцию
общественности и парламентариев, в итоге министр подал в отставку (ср. с
жестами главного тренера сборной России Олега Знарка в мае 2014 года, которые стоили
ему дисквалификации на финальном матче чемпионата мира против сборной Финляндии).
Бытует мнение, что жестовость есть нечто механическое, дополнительное к
языку/речи, их «иллюстрация-удвоение», а также некая визуализация и «побочная
репрезентация» (Ф. Ницше), а не относительно самостоятельный процесс. Жестовость не
сводится к такого рода репрезентации. Это процесс, представленный в виде
коммуникации (уже - системы символического обмена), это иной, по сравнению со
словесными языками, тип семиотической практики.
Как отмечает Ю. Кристева, «при анализе жестовости как практики проблема
значения отступает на второй план. Поэтому наука о жесте, если она стремится внести
свой вклад в общую семиотику, не должна обязательно придерживаться моделей,
разработанных в лингвистике; она обязана выйти за ее пределы, расширить их, а для этого
прежде всего необходимо взглянуть на «смысл» как на указание, а на «знак» - как на
«анафору». Все эти соображения по поводу особенностей жестовой функции преследуют
одну цель - наметить возможный подход к жестовости как к деятельности, не сводимой к
знаковой коммуникации. Совершенно очевидно, что при этом подвергаются сомнению
философские основы современного языкознания, и возникающие проблемы могут быть
разрешены лишь путем создания некой аксиоматизированной методологии. Мы
постарались лишь показать, что если лингвистика, по словам Якобсона, долго боролась за
«аннексию звуков речи... и инкорпорирование языковых значений» (курсив наш. - Ю. К.),
то теперь, видимо, пришла пора аннексировать жесты и инкорпорировать процесс
производства в семиотическую науку» [6].
Попытка семиологического разбора совокупностей знаков-жестов приводит нас к
тому, что всякая система знаков-жестов – это «коллективные представления» как знаковая
система.
Таким образом, важнейшей проблемой, которая не решена до сих пор, является
проблема смысла жестового поведения и решить её только посредством этнологии
жестовости [2], описательным анализом специализированных жестов, характерных для
тех или иных социальных групп [3], исследованиями, связанными с кинесикой (или
попыткой «примирить» лингвистику и кинесику), не представляется возможным.
В настоящий момент необходима более-менее «универсальная» типология знаков-
жестов, важно распределить знаки жестовой речи категориально, а жестовое поведение
рассматривать не только как коммуникацию, но и как особую внелингвистическую
практику.
ЛИТЕРАТУРА
1. Darwin Ch. The Expression of the Emotions in Man and Animals. New York: Philosophical Library, 1872 [3rd
ed. - 1965].
2. Hewes G. Word Distribution of Certain Postural Habits // AmericanAnthropologist. Vol. 57, 2, 1955.
3. Saitz R. L. and Cervenka E. J. Colombian and North American Gestures, a contrastiveInventory. Bogota: Centre
Colombo Americane, Correro 7, 1962. P. 23-49.
4. Барт Р. Мифологии / пер. с фр., вступ. ст. и коммент. С. Зенкина. – М.: Академический Проект, 2010. 351
с.
5. Колесникова С. М. Функционально-семантическая категория градуальности в современном русском
языке. – М.: Издательство «Высшая школа», 2010. 280 с.
6. Кристева Ю. Жест: практика или коммуникация? // Кристева Ю. Избранные труды: Разрушение поэтики. -
М., 2004. - С. 114-135.
7. Лазарев М.А. Языковая картина мира: анализ теоретических подходов // Гуманитарное пространство.
Международный альманах. Т. 2. № 4. 2014. c. 465-475.
8. Сахаров А. Д. Воспоминания. Полное издание в одном томе. – М.: «Издательство АЛЬФА-КНИГА», 2011.
1277 с.
9. Тихомиров С.А. Гипербола и феномен преувеличения в политической коммуникации: нарративная
парадигма // Аспирантский вестник Поволжья, № 3-4, 2012. С. 173-177.
10. Тихомиров С.А. Теория игр: управление и управленческие коммуникации // Проблемы экономики и
управления нефтегазовым комплексом. № 4, 2013. С. 27-33.
11. Тихомиров С.А. К вопросу о «двойном послании» (double bind) в корпоративных коммуникациях и
управлении // Управленческий учет. № 6, 2013. С. 39-47.